– Давид, милый, нельзя тянуть. Будет заметно, люди начнут сплетничать. Папа с мамой…, – девушка всхлипнула, – они не поймут. Я маме не говорила, что мы…, – Элиза покраснела.
Давид каждую неделю приезжал в Лувен, и проводил с ней выходные. Элиза приносила ему завтрак в постель, и перепечатывала на машинке новые главы монографии. Девушка ходила вокруг него на цыпочках и даже разговаривала шепотом.
В поезде он всегда обнаруживал в пальто сверток с любимым шоколадом, и маленькую записочку: «Я буду скучать, милый мой». Каждый день они созванивались. Говорил Давид, а Элиза слушала. Он сидел в кабинете, в Лейдене, покуривая, рассказывая о работе в лаборатории. Давид представлял, как она кивает, схватившись за телефонную трубку.
Прижав ее к себе, он поцеловал теплые, золотистые волосы:
– Некому сплетничать. Ты в Маньжурии родишь, – он усмехнулся, – мы считали…, – Элиза, сначала, боялась, но Давид поднял бровь:
– Я врач, милая. В экспедиции тоже все врачи. Примем роды, не беспокойся. Я не хочу, чтобы ты оставалась в Харбине, – он провел губами по белой шее, – ты мне нужна, в лагере. Будешь моим секретарем, за мной надо ухаживать. В Маньчжурии идет война, – добавил Давид: «Нас она, разумеется, не касается. Мы работаем с мандатами Лиги Наций».
– Ты такой смелый…, – восхищенно сказала Элиза. Она застонала, обнимая его, широкая кровать поскрипывала, ее волосы разметались по простыням. Девушка прижалась лицом к его плечу, она счастливо плакала. Давид, поставил ее на четвереньки:
– Черт с ним. Выплата алиментов, и запрет на выезд сыновей из Голландии, без моего разрешения, которого я не дам. Никогда, пусть не надеется. В Европе, они должны жить со мной. Элиза только рада, и родители ее тоже. Еврейского развода, она не получит, до смерти…, – девушка вцепилась зубами в подушку:
– Я люблю тебя, люблю…, – Давид тяжело, облегченно выдохнул:
– Отдам распоряжение адвокатам. К марту надо все закончить. В мае мне надо оказаться в Конго, с Элизой.
Виллем пожал хрупкие пальцы жены:
– Я уверен, что у нашей девочки все будет хорошо. Следующим годом внука увидим, или внучку…, – он помог жене подняться со скамейки. Они шли к воротам дворца, моросило, баронесса развернула серый зонтик. Виллем поддерживал жену под локоть:
– Она на сердце жалуется. Младше меня на десять лет, а вот как вышло. Господи, дай нам с внуками повозиться, – попросил Виллем, – может быть, мальчик, в Париже, кого-то встретит. Неудобно получилось, с Горовицами. Стыдно перед Хаимом, он достойный человек. Но что делать, если Давид больше не любит его дочь…, – барон, как и его отец, всю жизнь любил одну женщину. Он только, кротко, говорил:
– Разные вещи в жизни случаются. Господь учит нас, что нельзя никого осуждать.
– Не осуждать, – напомнил себе понтифик.
Он посмотрел в большое зеркало, в гардеробной:
– Совсем старик. Может быть, в отставку уйти? Неслыханно, никто подобного не делал. Надо собраться, – велел себе папа. Заскрипела дверь кабинета. Пачелли позвал: «Они здесь, ваше святейшество. Желаете, чтобы мы…»
– Не желаю, – почти весело отозвался папа:
– Пусть Влодек его в часовню проведет. Кофе попейте, посплетничайте…, – Пачелли уловил смешок понтифика:
– Иногда, кажется, что он еще долго протянет. Вот как сейчас. Господи, излечи его…, – камерленг перекрестился.
Увидев протеже Ледуховского, Пачелли нахмурился. Лицо юноши казалось смутно знакомым. Он почти не говорил, только припал губами к кардинальскому перстню:
– Ваше высокопреосвященство…, – он был широкоплечим, с грубыми руками рабочего. Камерленг подумал:
– Вольдемар может ошибаться, насчет диплома. Хотя нет, – он всмотрелся в наполненные, болью глаза, – образованный человек, сразу видно.
Ледуховский оставил юношу в личной часовне его святейшества. Мальчик стоял на коленях перед распятием, склонив рыже-золотую голову. Понтифик, замер на пороге. Он узнал мощный разворот плеч, широкую спину, немного вьющиеся, коротко стриженые волосы:
– Внук святых. Господи, что с ним случилось? Родители говорили, что он в Париже…, – на Виллема повеяло запахом ладана. Вспомнив тихий голос кюре, в церкви, в Мон-Сен-Мартене, он поднялся. Виллем плакал.
Его святейшество раскрыл объятья:
– Сын мой, не надо, не надо. Мы здесь, мы с тобой. Иисус и Божья Матерь о тебе позаботятся…, – Виллем поцеловал тяжелое, золотое кольцо с изображением Святого Петра:
– Ваше святейшество, я должен объяснить, рассказать…, – слезы падали на сухую руку главы церкви. Пий указал в сторону деревянной кабинки:
– Пойдем, сын мой. Видишь, пригодилась она.
После исповеди он погладил мальчика по голове, как ребенка. Виллем устроился на каменном полу, закрыв лицо руками. Понтифик, осторожно, спросил:
– Ты знаешь, милый мой, нельзя принять монашество, если у человека есть какие-то обязательства…, – Виллем вспомнил ее белокурые волосы, ее шепот: «У нас будет ребенок…».
– У меня нет обязательств, ваше святейшество, – он сглотнул, – кроме тех, что я должен выполнить, по велению души и сердца…, – понтифик прервал его:
– Не надо, милый. Ты мне все сказал, я выслушал, а остальное…, – папа посмотрел на распятие, – остальное будет между тобой и Всевышним. Тобой и Иисусом. Молись ему, молись Матери Божьей…, – кроме священника в Теруэле, никто, ничего не знал:
– Пусть дальше так остается, – напомнил себе папа, – отец Хосе сохранит тайну исповеди, и я тоже. Скажу Эудженио, чтобы о мальчике позаботились, после моей смерти. Он все выполнит…, – его святейшество решил:
– Пусть Влодек его пострижет. Отец Янсеннс уезжает в Конго, с миссией от иезуитов. Он заберет Виллема. В Африке много сирот, ему будет, чем заняться. Янсеннс тоже бельгиец. Церкви сейчас понадобятся совестливые люди, – понтифик взял мальчика за руку.
– Господи, спасибо Тебе, – губы Виллема двигались, – я искуплю свою вину, обещаю. Бедностью, послушанием, целомудрием. Я буду заботиться о сиротах, всю жизнь мою, столько, сколько Ты мне отмеришь. Тогда, может быть, Иисус меня простит…, – понтифик велел ему отправить телеграмму родителям. Папа прибавил:
– Я тоже, кое-что, напишу. Пойдем…, – несмотря на возраст, он помог Виллему встать.
Пий оставил юношу в своем кабинете, на молитве. Взяв два листа бумаги, он прошел в приемную. Мальчик сообщал родителям, что принимает святые обеты, и едет в Конго. Завидев папу, кардиналы поднялись. Понтифик передал камерленгу телеграммы:
– Пусть отправят, сегодня. Влодек, – велел он иезуиту, – постриги его, в моей часовне. Он исповедовался…, – генералу показалось, что папа римский поморщился, как от боли:
– После Пасхи он поедет с отцом Янсеннсом в Конго, – добавил понтифик, – а пока пусть живет у вас, учится…, – папа ушел обратно в кабинет. Пачелли посмотрел на бумагу.
– Вот откуда я его помню, – понял камерленг, – я его видел. Три года назад, на аудиенции, с родителями. Внук святых принимает обеты. Что же он совершил…, – Пачелли знал, что понтифик ничего ему не скажет.
Мелким, четким почерком, на листке с гербом Ватикана, было написано:
– Барону и баронессе де ла Марк, Мон-Сен-Мартен, Бельгия. Решение вашего сына угодно Богу. Его святейшество папа Пий Одиннадцатый, Епископ Рима, викарий Христа, Великий понтифик, раб рабов Божьих.
Пачелли перекрестился:
– Господи, дай силы новому слуге Твоему идти путем праведности, отныне, и до конца жизни его.
Выйдя из музеев Ватикана только к вечеру, Джон нашел кафе, рядом с площадью святого Петра. Юноша сидел, любуясь вечерним солнцем, вспоминая Сикстинскую капеллу. Он рассматривал фрески Микеланждело, в альбомах, но сейчас, за кофе, подумал:
– Галерея Уфицци, Венеция, «Тайная вечеря», в Милане. В Италии можно всю жизнь провести, посещая музеи…, – кроме Испании, Джон навещал Париж, подростком, с Тони, а больше, как понял юноша, он ничего не видел.
– И вряд ли увижу, в ближайшее время, – сверившись со швейцарскими часами, он понял, что в галерею Боргезе сегодня не успевает. Ему хотелось увидеть статую мадам Полины Бонапарт, работы Кановы. Юноша успокоил себя: «Мы здесь недели две пробудем. Время есть». Он спустился к набережной Тибра, решив взглянуть на Колизей и Форум, в низком, золотом закате. Отец, перед отъездом, весело сказал:
– Навестишь родину. Думаю, что наш предок сюда с римлянами явился. Был офицером, защищал страну от дикарей, если можно так выразиться, а потом здесь обосновался. Конечно, ничего мы доказать не можем…, – в библиотеке замка, в особой папке, хранилась выписка из «Книги Страшного Суда», поземельной переписи Англии, составленной при Вильгельме Завоевателе:
– И в деревне Банесбери, в Оксфордшире, рыцарь, барон Джон Холланд, он же Экзетер, с женой и детьми.
